Вежливость. Это понятие включало в себя несколько положений:
— Уважение по отношению к вышестоящим в социальной иерархии.
По понятиям черкесов уважение, независимо от разницы положения в
социальной иерархии, должно быть взаимным. Дворяне служили своему
князю, оказывали ему определенные знаки почтения. Самые низшие
категории дворянства, так называемые пшичеу, будучи телохранителями и
оруженосцами князя, прислуживали ему ежедневно в домашнем быту.
При этом, по словам Н. Дубровина, «по большей части, с обеих сторон
соблюдались утонченная вежливость и взаимное уважение» (47, 176-177)
— Уважение к старшим по возрасту.
Каждому человеку старшего возраста необходимо было оказывать знаки
внимания, положенные по черкесскому этикету: вставать при его
появлении и не садиться без его разрешения, не говорить, а только
почтительно отвечать на вопросы, выполнять его просьбы, прислуживать
во время трапезы за столом и т. д. При этом все эти и другие знаки
внимания оказывались вне зависимости от социального происхождения.
Ф. Торнау в связи с этим сообщал следующее: «Лета у горцев в
общежитии выше звания. Молодой человек самого высокого
происхождения обязан вставать перед каждым стариком, не спрашивая
его имени, уступать ему место, не садиться без его позволения, молчать
перед ним, кратко и почтительно отвечать на его вопросы. Каждая услуга,
оказанная седине, ставится молодому человеку в честь. Даже старый
невольник не совсем исключен из этого правила. Хотя дворянин и каждый
вольный черкес не имеют привычки вставать перед рабом, однако ж, мне
случалось нередко видеть, как они сажали с собою за стол пришедшего в
кунацкую седобородого невольника» (127, 1992, № 2, 39)
— Уважение к женщине.
Это положение означало, прежде всего, уважение к матери, а также
уважение к женскому полу вообще. Каждый рыцарь считал за честь
выполнить просьбу девушки или женщины, что нашло отражение в
непереводимой черкесской пословице: «ц I ыхубз пшэрыхь хущанэ». Это
выражение имеет несколько смысловых оттенков, одно из которых
означает невозможность для мужчины не уважить просьбу женщины.
Большим позором считалось обнажить в присутствии женщины оружие
или же, наоборот, не вложить его тотчас в ножны при ее появлении.
Если дворянин в присутствии женщины позволил себе нечаянно
неприличное слово, то, по обычаю, он должен был загладить свою вину
преподнесением ей какого-либо ценного подарка.
Женщина у черкесов не могла быть ни объектом, ни исполнителем
кровной мести. Посягательства на жизнь женщины черкесам были
неизвестны ( 1 65).
Большим позором считалось для мужчины, в том числе и для мужа,
поднять руку на женщину.
«У черкесов,- сообщает Хан-Гирей,- обхождение мужа с женою также
основывается на строгих правилах приличия. Когда муж ударит или
осыплет бранными словами жену, то он делается предметом посмеяния…»
(136, 274).
Покушение на честь матери, жены или сестры в понятии черкесов были
самым сильным оскорблением, которое можно нанести мужчине. Если
дела об убийствах можно было путем выплаты цены крови уладить, то
подобные посягательства на честь женщины обычно заканчивались крово-
пролитием.
— В понятие вежливость входило уважение к любому человеку вообще, в
том числе незнакомому. Природа этого уважения была, по всей
видимости, порождена как и у всех наций, создавших этикет, двумя
основными факторами: во-первых, тот кто оказывал уважение и знаки
внимания другому человеку, имел право требовать с его стороны такого
же отношения; во-вторых, каждый человек, будучи постоянно вооружен,
имел право для защиты своей чести применить оружие. Многие авторы и
путешественники, побывавшие на Кавказе, справедливо полагали, что та
вежливость и уважение, которые были характерны для повседневных вза-
имоотношений черкесов, были в определенной мере порождены той
«умиротворяющей» ролью, которую играло всеобщее вооружение народа.
Надо отметить, что для черкесов и созданного ими этикета был абсолютно
чужд социальный сервилизм — весь их этикет был основан на сильно
развитом чувстве личного достоинства. Это обстоятельство отметил и Д.
А. Лонгворт, который писал: «Однако эта смиренность, как я вскоре
обнаружил, сочеталась в них с полнейшей независимостью характера и
основывалась, как и у всех наций, склонных к церемонностям, на
уважении к самому себе, когда другим тщательно отмеривается та степень
уважения, которую требуют и для себя» (77, 531).
Даже князья, стоявшие во главе феодальной иерархии, не могли требовать
от своих подвластных чрезмерных проявлений знаков внимания,
сопряженных, с одной стороны, с личным самоуничижением, а с другой,
вознесением, чинопочитанием княжеского достоинства.
В истории черкесов были случаи, когда чрезмерная гордость и тщеславие
отдельных князей восстанавливала против них не только других князей,
но и весь народ. Обычно это приводило к изгнанию, уничтожению или же
лишению княжеского достоинства подобных людей.
Так произошло, например, с кабардинскими князьями Тохтамышевыми,
которых на общенародном собрании лишили княжеского звания и
перевели в сословие дворян I-й степени («дыжьыныгъуэ») (69, 17).
У кабардинцев был такой обычай: если по дороге ехал князь, то
встретившийся с ним должен был разворачиваться и сопровождать его до
тех пор, пока тот его не отпустит (Впрочем, это правило необходимо было
соблюдать по отношению к каждому старшему по возрасту человеку. По
отношению к князьям оно соблюдалось независимо от возраста).
Так вот, князья Тохтамышевы в своей заносчивости и тщеславии дошли
до того, что заставляли поворачивать и следовать за ними по нескольку
верст тяжело груженные арбы крестьян.
В конце XVII или начале XVIII в., по сведениям Я. Потоцкого, в Кабарде
произошло уничтожение княжеского семейства Чегенукхо. «Генеалогия
говорит единственно, что семейство было уничтожено по причине своей
гордости: но вот что по этому поводу сохранилось в преданиях. Главы
этого семейства не допускали, чтобы другие князья садились раньше их.
Они не разрешали, чтобы лошадей других князей поили водой тех же
речек, или, как минимум, выше по течению того места, где поились их
собственные лошади. Когда им хотелось вымыть руки, они приказывали
молодому князю держать перед ними таз. Они считали выше своего
достоинства посещать «поки» (ПэкIу — собрание (кабард.), или собрания
князей. И вот что из всего этого вышло. На одном из таких всеобщих
собраний они были осуждены на уничтожение. Судьи взяли на себя роль
исполнителей приговора, ими же вынесенного» (112, 230-231)
В «Кратком историко-этнографическом описании кабардинского народа»,
составленном в 1784 г., об этом же событии сообщалось: «Поколение же
сие было в Кабарде во особливом уважении. Старший из онаго составлял
род самовластного владельца, но в конце прошлаго века по ненависти к
нему других князей, не терпя его гордости, учинен был заговор, и
истребили сие колено даже до младенца» (54, Т. 2, 359-360).
Особенностью менталитета черкесов было уважение личного достоинства
и личной свободы и связанный с ними ярко выраженный индивидуализм.
Это, по-видимому, было одной из причин того, что демократизм был в
высшей степени характерен для их политического устройства и здесь
было мало предпосылок для установления тирании или диктатуры. Этот
демократизм проявлялся даже в военной сфере. В частности, Ф. Ф. Торнау
по этому поводу писал: «По черкесским понятиям… мужчина должен
обдумывать и обсуживать каждое предприятие зрелым образом, и если
есть у него товарищи, то подчинять их своему мнению не силою, а словом
и убеждением, так как каждый имеет свою свободную волю» ( 1 27, 1 99 1
, № 2, 1 5).
Несмотря на существование развитой сословной иерархии, чинопочитание
в высшей степени претило свободному духу черкесов. Один из героев
рассказа А. Г. Кешева неприятие этого, образно выражаясь
«падишахства», выразил следующим образом: «Достоинство и хорошее
происхождение везде в почете — против того и спора нет, но ни в коем
случае не должно им поклоняться, сносить от них всякие обиды.
Дворянский обычай указывает каждому черкесу приличное ему место,
дает знать, что можно ему делать и чего нельзя. Тому нет места между
адыгами, кто захочет стать выше всех, кто пожелает поставить волю свою
законом для других. Такого человека всякий заметит, всякий будет
стремиться как бы подрезать ему крылья. И будь он силой равен хоть
грому, имей на плечах своих сто голов, рано или поздно, а сломит себе
шею» (55, 148-149).
В понятие вежливости входили такие нормы уорк хабза, как запрет
ругани, брани, рукоприкладства и других форм проявления вражды,
достойных, по мнению уорков, только плебеев (21, 99).
Это правило нашло отражение в народной пословице; «Хьэ джафэ
банэркъым, уэркъ хъуанэркъым» — «Гончая не лает, дворянин не
ругается». С. Броневский сообщает: «Черкесы грубых и ругательных слов
не терпят; в противном случае Князья и Уздени равнаго себе вызывают на
поединок, а незнатного человека нижней степени или простолюдина
убивают на месте. Кабардинцы всегда наблюдают в обращении между
собою вежливость, чинопочитанием соразмеряемую; — и сколь ни пылки в
страстях своих, стараются умерять оныя в разговоре…» (29, 132).
Более того, по свидетельству Хан-Гирея, «достойно замечания то, что все
эти обряды вежливости соблюдаются и тогда, когда князья и дворяне друг
друга ненавидят, даже и тогда, когда они бывают явные враги, но ежели
им случится встретиться в таком месте, где законы благопристойности
удерживают их оружие в бездействии, например, в доме князя или
дворянина, в присутствии женщин, на съездах дворянства и тому
подобных случаях, где приличия воспрещают обнажить оружие, и самые
враги остаются в границах вежливости и даже оказывают нередко друг
другу разные услужливости, что называется дворянская (то есть бла-
городная) неприязненность или вражда, но затем эти враги являются
самыми свирепыми кровопийцами там, где они могут свободно обнажать
свое оружие, и тем более вежливость их делает им честь, и народ питает к
ним большое за то уважение» (136, 277).
Не только брань или ругань считались неприличными, но даже
разговаривать на повышенных тонах, поддавшись эмоциям, было для
представителей высших сословий непозволительным. «Черкесский
дворянин бравировал своей вежливостью,- писал Н. Дубровин,- и стоило
только разгорячившегося узденя, забывшего приличие и вежливость,
спросить: ты дворянин или холоп? — чтобы, напомнив его происхождение,
заставить его переменить тон из грубого в более мягкий и деликатный»
(47, 177).
Болтливость также считалась неприличной, особенно для князя. Поэтому
при приеме гостей «…всегда один из дворян должен был занимать гостей
разговором, потому что самому князю декорум не позволял, чтобы он
много говорил» (25, 518).
Темиргоевские князья ввели даже следующее обыкновение: «…они
вообще при важных переговорах с соседними ли народами или во время
распрей междоусобных, сами не входят в словопрения, а их дворяне,
которым вверяют дела, объясняются в присутствии князей». Хан-Гирей
называет это обыкновение прекрасным, «…ибо оно, удерживая тяжущиеся
лица, так сказать, от исступления, в которое нередко впадают при сильных
прениях, сохраняет тишину на съездах» (136, 175).
— К понятию вежливости можно отнести и такое качество, как скромность.
Н. Дубровин писал: «Храбрые по природе, привыкшие с детства бороться
с опасностью, черкесы в высшей степени пренебрегали самохвальством. О
военных подвигах своих черкес никогда не говорил, никогда не
прославлял их, считая такой поступок неприличным. Самые смелые
джигиты (витязи) отличались необыкновенной скромностью; говорили
тихо, не хвалились своими подвигами, готовы были каждому уступить
место и замолчать в споре; за то на действительное оскорбление отвечали
оружием с быстротою молнии, но без угрозы, без крика и брани» (47, 55).
Действительно, у черкесов бытует много пословиц и поговорок,
прославляющих скромность и порицающих хвастовство: «Щхьэщытхъурэ
къэрабгъэрэ зэблагъэщ» — «Хвастун и трус — родственники». «ЛIы хахуэр
утыкум щощабэри, лIы щабэр утыкум щокIий» — «Храбрый муж
становится на людях мягкий [ведет себя скромно], трусливый на людях
становится крикливым». «Уэркъ ищIэ иIуэтэжыркъым» — «Дворянин не
похваляется своими подвигами». Особенно неприличным считалось по
черкесскому этикету хвалиться своими подвигами в присутствии женщин,
что нашло отражение в пословице: «ЛIым и лIыгъэр лэгъунэм
щиIуатэркъым» — «Мужчина не распространяется о своих деяниях в
обществе женщин». По мнению черкесов, о храбрости человека должны
говорить люди, но не он сам: «УлIмэ, уи щхьэ ущымытхъу, уфIмэ, жылэр
къыпщытхъунщ» — «Если ты мужчина — не хвались, если ты хорош — люди
тебя похвалят».
Право увековечивания и прославления подвигов героя принадлежало
исключительно народным певцам-джегуако. Как правило, это делалось
после смерти героя сочинением в его честь величальной песни. Когда
дворянина просили рассказать о каком-нибудь событии, то он, по обычаю,
в своем повествовании старался опустить те места, в которых сообщалось
о его действиях в данной ситуации или же, в крайнем случае, говорил о
себе в третьем лице, дабы его не заподозрили в нескромности. Вот что
сообщает об этом знаток адыгского фольклора Кардангушев Зарамук: «В
старину черкесы считали позором, когда о свершенном человек говорил:
«со мной случилось», «я сделал». Это было непозволительно. «Я ударил»,
«я убил» и т. д. — настоящий мужчина о себе никогда не скажет. В крайнем
случае, если ему придется рассказывать о каком-нибудь случае, он скажет:
«В руке находящееся ружье выстрелило — мужчина упал». Вот так он
будет рассказывать, как будто его дела в том нет и все произошло само
собой» (158).
В апреле 1825 г. царскими войсками был уничтожен аул беглого
кабардинского князя Али Карамурзина. Когда князя Атажукина Магомеда
(ХьэтIохъущокъуэ Мыхьэмэт Iэшэ) попросили рассказать, каким образом
он отомстил одному из виновников гибели аула, предателю Шогурову, он
ответил кратко: «Ержыбыжьыр гъуэгъуащ, Шоугъурыжьыр гъуэгащ» —
«Ереджиб старый прогремел, Шогуров подлый заревел» (Ержыб — марка
кремнивого кавказского ружья, названная по имени мастера) (147, 29).
А. С. Марзей. Черкесское наездничество. ЗекIуэ (Нальчик, 2004)
http://fond-adygi.ru/dmdocuments/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%B7%D0%B5%D0%B9%20%D0%90.%20%D0%A1.%20-%20%D0%A7%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B5%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5%20%D0%BD%D0%B0%D0%B5%D0%B7%D0%B4%D0%BD%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE.%20%D0%97%D0%B5%D0%BAI%D1%83%D1%8D.pdf