Предлагаемая ниже статья старшего советника Центра стратегических и международных исследований (CSIS), социолога Дениса Соколова стала ответом на нашу просьбу пояснить основной тезис, изложенный в комментарии «Кавказскому узлу» – в статье о едином названии черкесов. Соколов заявил, что «принятие общего экзоэтнонима «черкесы» для нескольких групп этнических адыгов либо трансформируется в полноценный политический проект, либо останется «символической игрой» на ближайшей переписи». Мы попросили подробнее рассказать, что понимается под политическим проектом в этом контексте.
От этнонима до нации
Денис Соколов
Запущенная 10 марта активистами в Черкесске процедура принятия общего экзоэтнонима «черкесы» для нескольких групп этнических адыгов Северного Кавказа либо трансформируется в полноценный политический проект, либо останется символической игрой на ближайшей переписи населения. Единое название в данном случае – это не академический вопрос исторических, лингвистических или антропологических исследований, а политический вопрос о существовании национального черкесского проекта. У этого проекта пока больше проблем, чем решений.
Трудности нациестроительства
Во-первых, на сегодняшний день невозможно говорить о создании моноэтничного черкесского субъекта Российской Федерации. Такой проект практически не реализуем с точки зрения российской бюрократии и специально устроенной системы расселения: все три национальные республики представляют из себя этнический микст. Если мы говорим про КБР, то кроме кабардинцев на политический суверенитет претендуют балкарцы, с которыми поддерживается постоянный конфликтный дискурс. Русские хоть и стремительно выезжают, но составляют более 20% населения. В Карачаево-Черкесии большинство населения – карачаевцы (более 40%, на втором месте русские – более 30%) и только на третьем месте черкесы (около 12 %). В Адыгее адыги даже не являются большинством, их только четверть, а русских почти две трети.
Во-вторых, сегодня черкесские политические элиты – это прежде всего представители элит российских, турецких, иорданских. В Нальчике кабардинские политические тяжеловесы подставляют друг друга перед Москвой, разыгрывая то национальную, то джихадисткую карту. В Черкесске Арашуковым приписывают арест Вячеслава Дерева по экономической статье, а как симметричный ответ обсуждается обвинение Рауфа Арашукова в организации убийства, а Рауля – в хищении денег Газпрома. При этом оба конкурирующих клана подкармливают федеральных силовиков, – они тоже играют на московском бюрократическом поле. Статус черкесов в Турции – это его достижения в турецкой политике или бизнесе. То же самое – в Иордании. На земле, стяжая народную славу, работают только общественники и активисты.
Казалось бы – некому и негде создавать черкесский национальный политический проект, но каждое поколение черкесской молодежи готово все начинать с нуля.
Зачем элитам народ?
Во всех трёх республиках есть запрос на правосудие, решение земельного вопроса и на уважение к идентичности, предполагающую суверенную юрисдикцию.
Новые коммуникационные технологии (Facebook, WhatsApp и т.д.) облегчают интеграцию, поддерживают языковую среду, но не заменяют реальные политические элиты и экономику, которая могла бы обеспечить функционирование черкесской трансграничной политической машины.
Я бы предположил, что задача активистов – институционализировать этот запрос в политический конструкт «черкесы». А политическая машина, объединяющая черкесов Российской Федерации, Турции, Иордании и других стран, где сохранились существенные диаспоры мухаджиров, может заработать в любой момент, как только спрос на федерализацию и не бутафорские региональные и даже «сетевые» элиты создаст «рабочие места» для новых политиков. Этот проект потребует новой повестки, не ограничивающейся признанием геноцида и облегчением репатриации представителей адыгского этноса с территорий бывшей Османской империи. Он потребует вполне современных навыков, трансформирует Хабзэ.
Вряд ли эта задача решаема без участия упомянутых уже политических тяжеловесов, встроенных в бюрократии крупных государств. Но и у циничных и прагматичных национальных олигархов есть резон задуматься о будущем. Этнические черкесы, которые сегодня пытаются удержаться в российской политической элите, обречены на дорогую камеру в Лефортово, либо на бегство в Лондон, Стамбул или Дубай, если не получат национальной политической поддержки и «охранного политического статуса».
И по поводу термина «черкесы». Конечно, можно привлекать историков и этнографов, которые будут бесконечное взвешивать все «за» и «против». Но конструирование нового (потому что прошлое не вернёшь) политического проекта – это дело политических активистов, а не академиков. Национальные границы, реальные и виртуальные, устанавливают не историки. Это границы защищённых интересов, а не раскопанных городищ или географических названий.
Если бы Российская Федерация была национально-ориентированным федеративным государством, то проекты, подобные черкесскому движению, могли бы стать движущей силой экономической и политической модернизации, конструктами, от которых государство могло бы отталкиваться в региональной политике. Но у московской бюрократии нет никаких компетенций и интересов делить власть с региональными и национальными элитами.
Сложившаяся российская политическая система будет до своей кончины приделана к трубе, как и прежде, любую жизнь вокруг она воспринимает и будет воспринимать как угрозу, которую будет все так же умело нейтрализовывать.
Если говорить о среднесрочной перспективе, то будущее у любого национального проекта на территории РФ не очень радужно, а для его демиургов – просто опасно. Но если говорить о дальней перспективе, то сложно представить какой-то иной сценарий, кроме развития национальных, сетевых и региональных проектов. Политика переместилась в сеть, молодежь там просто живет – через 10-20 лет сегодняшняя бюрократия потеряет сцепление с реальностью. А национальные и региональные сети, легко и быстро создающие новые репутационные капиталы, станут значительно эффективнее коррумпированных администраций и даже парламентов. Это тот скелет, на котором можно построить настоящую федеративную политическую систему, отличную от того криминализованного постимпериализма, который мы сейчас наблюдаем.